Что я распахнул веки и приподнял шляпу. Глаза резанул тусклый свет. Вокруг, за пределами машины, бушевал холодный ветер. Я предчувствовал его грядущие прикосновения и даже поежился, хоть еще и не попал под эти воздушные, невидимые человечьему глазу плети. Помедлив, я вышел. Небо застилали бугры уродливых серых туч, где-то вдалеке прорезанные колонами чистого света. Где-то далеко, совсем не здесь. Здесь лишь серое небо и земля, что, кажется, состоит из одной пыли. Но как же она плодородна, повсюду из нее растут охапки высокой, минимум по колено, бледно-желтой, поседевшей травы, высятся каменные холмы могил, и корчатся деревья кресты. От горизонта и до горизонта.
На одном из "наших" крестов сидел ворон. Он был иссиня черного цвета, толстый, отъевшийся. Птица приметила мой недобрый взгляд и сорвалась прочь, начала падать куда-то в небо. Мы подошли к ограде. Я открыл цепочку и поздоровался с мамой и бабушкой. Присев принялся собирать запыленные и разбросанные ветром и птицами искусственные цветы и выкинул прочь пожухшие, превратившиеся в однотонные с землей стебли живых. На каждую могилу положил по ярко желтому букету дубочков. Бабушка, которую мы привезли на кладбище, показать мамин памятник поставила ей какой-то пластиковый букет: "Так что бы всю зиму простоял" - так она сказала. Дальше были какие-то дурные слова и мысли. Воспоминания. Из-за дальней полосы деревьев вспорхнули птицы. Вороны. Они черной волной захлестнули асфальт наших небес. Они летели над нами куда-то вдаль, прочь бесконечным потоком. Казалось тот, самый первый ворон вернулся, чтобы отобрать у нас свое законное место. И мы ушли. Я помог бабушке сесть в машину, и вновь закрыл глаза полями шляпы. Два правила не спать и не оборачиваться. В ушах зазвенела тоскливая песня на французском языке.